не бояться терять любимых, не плакать от ноющей боли, и смотреть в глаза разлюбившим- в этом соль, которой приправлены все печали, в этом соль, в которой испачканы наши великие роли.
а я... что я? да что я? действительно... не употребляю слов в наклонении повелительном, не ругаюсь матом, не пью ("ну да, ну да" со смехом скажете), тихо-тихо так, за спиной, скажете. черным шелком глаза мне завяжете.
красной точкой снайперского прицела обозначите место моей будущей раны, за плечом стоит ангел (черный естественно)- он прошепчет тихонько "рано"...
хочу 30 января уже! днюха-таки великий праздник)))))))))))))))))))))) но отмечать с алкоголем и пр.пр. пр радостями буду в пятницу/субботу) скорееееееееееееееееееее быыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыыы
почему-то задумалась, с каких пор мы с Айнуром начали общаться- НЕ ПОМНЮ! и он тоже. помню только, что это он в аську добавился мне)) и понеслось-общение, тонны переписки... с 25 июня он в армии, то есть 25 января уже 7 месяцев будет)))) между нами расстояние, он живет в Татарстане, я в России. а служит он в Москве. такое чувство, что я его с армии жду. иногда звонит, но очень редко, много денег снимают просто... скучаю по нему, по моему родному "лунному свету"=***
ее карамельные губы были наркотиком. она затягивала его в сети любви, а он, глупый, радовался. апельсиновый сок, апельсиновый аромат ее шелковой кожи... и в правду- в апельсинах-пульс жизни. омут зеленых глаз с не одной сотней чертей не давал ему покоя даже во сне. она не отпускала его. ее игры страшили, она ласкала тьму, словно котенка, и держала свет в своих руках. грациозная кошка, отнюдь не ручная. она соткала поводок от его ошейника из своих слов о любви.
мгновения его жизни утекали сквозь ее пальцы, как песок из разбитых часов.
апельсины сменились яблоками-плодами искушения. матовыми, сладкими, пьянящими ароматом. ее ласка сменилась жесткостью. она окончательно привязала его к себе, она теперь владела им безраздельно. он-игрушка. безропотная. он понял все слишком поздно.
его жизнь стала каплей крови- алым рубином, сверкающим при свете и мерцающем во тьме...
у нее уже новенькая игрушка-влюбленный мальчик, так же не замечающий чертей в ее колдовских глазах. она красива... черные волосы, плащом окутывали ее точеную фигурку, черное платье подчеркивало прелесть ее изгибов... из украшений- лишь рубиновое колье. пять алых камней. пять жизней...
мне так больно от этой книги... так плохо, я так хотела что Мунлайт жил... слезы снова жгут щеки... я так надеялась что Угрюмый и Хлюпик дойдут до Монолита. все рухнуло к чертям! на этом моменте я телефон в стену кинула(((((((((Он поднял руку с пистолетом. Хворостин замер, сжал губы и расправил плечи. Карбышевым себя возомнил, не иначе. Мун дернул руку чуть выше и нажал на спуск. Грохнул выстрел. Генерал, как ни старался, все же вздрогнул. «Нет, не Карбышев», — подумалось Муну. Он поднял пистолет вверх и начал медленно методично нажимать спусковую скобу. Раз. За погибших сегодня «свободовцев». Два. За погибших ребят Резаного. Три. За Косу. Дура баба, что теперь с Егором будет? Четыре. За перестрелянных военных. Генерал-то дурак с инициативой, а солдатики присягу давали. Для них слово генерала — приказ. А приказы не обсуждают. Пять… Шесть… Мун вспомнил тех, кто к этой маленькой, никем не замеченной войне не имел никакого отношения. Они ушли раньше. Но их тоже надо помнить. Такая работа у живых — помнить мертвых. Мертвым ведь не нужны памятники, не нужно «хорошо или ничего». Им вообще ничего не нужно. Нужно живым. И чтоб оставаться людьми, нужно помнить мертвых. Не всех, но забывать достойных людей нельзя. Мун закончил свой импровизированный салют. Опустил руку с «Макаровым». — Не боись, товарищ генерал, я стрелять в тебя не стану. Ты все хотел Зону поиметь? Вот и посмотрим, кто из вас кого поимеет. — Он повертел пистолетом перед генеральским носом, как игрушкой перед носом ребенка. — Здесь один патрон. Это тебе мой подарок. Седой выпростал руку, подавая пистолет Хворостину. Тот посмотрел недоверчиво, будто опасаясь, что ему это грезится. Руку навстречу протянул медленно, словно ожидая подвоха. Пальцы коснулись теплого, нагретого человеческой ладонью металла. — Только прежде чем стрелять, подумай немного, — продолжил Мун, глядя, как военный вцепился в пистолет. — Вокруг нас некоторое количество аномалий. Возможно, я отсюда выйти смогу. У тебя это получится вряд ли. В аномалии ты будешь умирать больно, мучительно и некрасиво. А застрелиться просто и не больно. Говорят, даже сообразить ничего не успеешь. Генерал поднял пистолет. Дуло его теперь смотрело на Мунлайта. — Тоже вариант, — ухмыльнулся сталкер. — Только патрон один. Остальные во-о-он там, где рюкзак остался. Но ты туда не дойдешь, генерал. Верь мне, я знаю. У тебя на это один шанс из сотни. И если на этом свете есть хоть какое-то подобие бога, ты этого шанса не получишь. Мун запустил руку в карман и выудил спичечный коробок. Раскрыл, но внутри было пусто. — Кончились, — вздохнул седой. — У тебя спичек нет? — Зиппо, — автоматически брякнул Хворостин. — Зиппо, — повторил Мунлайт. — Все у тебя через жопу. Ладно, бывай, товарищ генерал. И ты подумай, подумай. Решать-то тебе, но патрон один. Он молча развернулся и пошел прочь. Об оставленном за спиной генерале Мун сейчас не думал. Надо было сосредоточиться на аномалиях. Но сосредоточиться не получалось. На душе стало легко и светло. Когда на том свете будут взвешивать его хорошие и плохие дела, чашка с дерьмом, наверное, перевесит, но за вторую чашу ему будет не стыдно. Потому что не совсем напрасно все это. И что-то достойное он в своей никчёмно прожигаемой жизни все-таки сделал. Мунлайт чуть притормозил, взвешивая следующий шаг, и принялся тихонечко насвистывать. Еще одна «птичья карусель» осталась за спиной. Эх, надо было там, в центре поля, болтик кинуть, показать генералу аттракцион напоследок. Не думать о генерале. Генерала больше нет и никогда не будет. И не оглядываться. Смотреть надо вперед, а не назад. Подчиняясь установке, он посмотрел вперед, туда, где остался рюкзак и автомат. С той стороны ему навстречу двигался прозрачный, как сигаретный дым, силуэт. Давненько же его не было. Мунлайт ухмыльнулся. Ему отчего-то совсем не было страшно. Даже если этот двойник подойдет сейчас и, как во сне, спросит, зачем он живет… Нет, он не сможет ответить. Но страха не будет. — Moonlight and vodka, — тихо затянул сталкер, — takes me away. Midnight in Moscow is lunchtime… Грохнул выстрел. Песня оборвалась.
как советовал Руслан, прочитала книгу Алексея Гравицкого "в зоне тумана", нашла продолжение-это "зачистка". прочитала. до слез... там нет хэппи энда, нет надежды, там правда, там столько боли и безнадежности между строк...
до слез... Захлопал «Макаров», пару раз чавкнул БП. Мун поймал на мушку кадавра с бэпэшкой и вздрогнул. На секунду в глазах потемнело. Седой попытался проморгаться, надеясь отогнать видение, но картина не изменилась. Этого не могло быть, но… хотя почему не могло?
Чавкнул БП. Бесшумный пистолет был только один. И стрелял он пять раз. Один раз, самый первый, когда скосил ветку. Второй — когда он повалил Снейка. Потом еще два выстрела и сейчас один. Мун вскочил на ноги и метнулся в сторону, хотя особенного смысла в этом не было. Кадавры стреляют настолько бездарно, что шансы словить пулю стоя на месте или поймать её, пытаясь увернуться, примерно равны. Стрекотнул автомат Снейка. Третий зомбак повалился на землю, засучил ногами в конвульсиях. Если не подойти и не добить, у них эти конвульсии могут продолжаться ещё несколько суток. Мун с таким сталкивался. Выглядит жутко. Он еще раз подскочил и снова метнулся в сторону. На этот раз рывок получился основательным. Чавкнул БП. Раз, другой. Семь. Мунлайт повалился на землю и скатился к Снейку за кочку. Тот лежал бледный, видимо, тоже разглядел единственного оставшегося на ногах противника. — Хреново дело, — буркнул Мун. Бородатый понял по-своему. Подтянул автомат и напружинился, готовый вскочить на ноги в любой момент. — Давай я его. Мун повернулся, сильным ударом выбил из рук Снейка АК. — Не трогай, это же… — Это не он, — оборвал бородатый. — Уже не он. — Не смей, — решительно предупредил Мунлайт и поднялся на ноги. Если арифметика его не подводит, то остался один выстрел. Знакомая высокая крепкая фигура перла на него корявыми рваными движениями. Словно разболталось что-то внутри, сдох какой-то центр, отвечавший за координацию и еще что-то важное. Противник поднял руку с БП. Хлопнул выстрел. Мунлайт кувыркнулся. На какой-то момент наблюдавшему со стороны могло показаться, что пуля достигла цели, но седой успел упасть раньше. Мун легко поднялся и зашагал навстречу. Противник, язык не поворачивался назвать его кадавром, попытался выстрелить еще раз. БП щелкнул осечкой. Раз, другой, третий, четвертый. Палец противника продолжал давить на спуск, хоть в этом и не было нужды. Мунлайт остановился. Расстояние между ним и кадавром сократилось. Теперь было видно суровое лицо противника с жесткими чертами. И тоскливые глаза, в которых теперь не было смысла. Человек, хоть и был теперь не совсем человеком, смотрелся мрачным, угрюмым. За что при жизни, в которой его знал Мунлайт, и получил свою кличку. — Угрюмый, — позвал Мун тихо. Кадавр качнулся и замер, словно услышал знакомое слово. Рука его ткнулась в карман, опять показалась снаружи. Непослушные пальцы отщелкнули обойму и принялись пихать в нее патроны. Движения зомбака были неловкими. Патроны сыпались на землю. Мунлайт шагнул вперед, отпустил автомат. «Калаш» повис на ремне. Сталкер выставил перед собой руки с открытыми ладонями и сделал еще несколько осторожных шагов вперед. — Угрюмый, это я, Мунлайт. Пальцы Угрюмого роняли патроны, пытаясь впихнуть хоть сколько-то ещё в обойму. Мун старался не обращать на это внимания. Грустные пустые глаза смотрели не то на него, не то просто куда-то в пространство. В них не было ни малейшего намека на мысль. — Что с тобой? Ты слышишь меня, Угрюмый? Включи мозги, остались же они у тебя. Мун говорил тихо, словно убаюкивал ребенка или уговаривал сумасшедшего. Второе, наверное, более подходило к ситуации. Он сделал еще несколько шагов. Расстояние между ним и кадавром стало совсем незначительным. Ещё пару месяцев назад он вместе с Угрюмым стрелял по таким вот кадаврам. И те не казались разумными, способными услышать что-то, могущими общаться. А сейчас он разговаривает с Угрюмым, у которого в голове вместо мозгов, должно быть, тоже теперь кисель. Разговаривает только потому, что это призрак прошлого. Слова текли сами собой. Он говорил, говорил что-то, без особого смысла, просто пытаясь достучаться до сознания. Неужели он и в самом деле настолько наивен, чтобы предполагать, что до сознания Угрюмого можно достучаться? Мун не мог сейчас сказать что-то определенное на этот счёт. Он просто говорил, пытаясь пробиться сквозь пустой взгляд. Достучаться до человека, с которым кое-что довелось пережить вместе. Щелкнула входящая в БП обойма. Мунлайт оборвал поток красноречия на полуслове. Надо было стрелять. На поражение. В голову. Потому что иначе кадавра не завалить, они живучие. Но вместо этого он сделал ещё одну глупость — кинулся на того, кто когда-то был Угрюмым. Он вложился в этот толчок на полную. Удар корпусом вышел в разы сильнее и сокрушительнее, чем тот, которым свалил Снейка. Откуда что взялось? Видимо, и вправду у организма в критических ситуациях вскрываются какие-то нечеловеческие возможности. Кадавр не успел поднять руку с пистолетом. Покачнулся и под весом Мунлайта повалился-таки на землю. БП вывалился из непослушных пальцев. Седой прижал кадавра к земле, уперев тому автомат поперек груди, навалился сверху. — Угрюмый, вспомни! — В голосе появилось отчаяние. Не то от того, что осознал наконец очевидное, не то потому, что единственный оставшийся вариант был перехватить автомат и убить. Рванувшийся было кадавр вдруг замер. В глазах мелькнуло что-то, отдаленно похожее на мысль. — Мууунлайт, — протянул он низко и невнятно. — Мууунлайт и водка. Внутри что-то дрогнуло. Мун судорожно сглотнул, чуть ослабил давление. — А Хлюпик где? Что с Хлюпиком? — Муууунлайт, — тупо, на одной ноте повторил Угрюмый. — Мууу. И от этого голоса седой вдруг почувствовал, насколько устал. Казалось, внутри все выжжено. Казалось, он не способен чувствовать боль, а только скабрезничать, прикрывшись маской злобного шута. И это в самом деле было так. Но почему-то сейчас стало больно. Нестерпимо больно. Что-то безжалостно рвалось в груди. Но не физически, поперечно-полосатые мышцы миокарда были тут ни при чем, болела душа, наличие которой не доказано ни одной наукой. — Мууунлайт, — тупо протянул Угрюмый. Мир заволокло мутью. Грохнул выстрел. Тело под ним напряглось, изогнулось и обмякло. Мун тряхнул головой, смахивая подступившие было слезы. Угрюмый лежал перед ним с черной кровящей дырой вместо левого глаза. Седой резко развернулся, перехватывая автомат и готовясь пристрелить любого, кто сейчас попадется на глаза.
я воздух, хотя вода. люблю огонь-могу им управлять (раздуть пожар или потушить искорки). из воды могу замутить торнадо. к земле равнодушна-могу лишь разрушать ее постепенно. кому надо-те поймут
шаг. первый. второй. еще 37 ступеней винтовой лестницы. сумрак. тик-так тик-так. 37 секунд. бегом вверх. дым затягивает в омут головокружения, я не могу дышать. "где же она?" черная маленькая бархатная коробочка. тик- так тик-так. 15 секунд. "нашла!". все-бегом бегом вниз. 37ступеней. 5 секунд. успела... мгновение. и уже нет нашего дома. только столб пепла и дыма. теперь впереди только воспоминания...
слезы на глазах. в руке бархатный прямоугольник. Женя, Евгений. мы на разных сторонах. прости. в коробочке его письмо, написанное таким родным небрежным почерком. "отец предупредил, что наше общение плохо для тебя закончится. я не хочу этого. будь счастлива". нет сил. просто упала на колени и дала волю чувствам. "это я виновата. я не поверила! это из-за меня дома больше нет!" безумие горечи на сердце оставляет глубокие сквозные раны. секунды времени, как песок сквозь пальцы-бесконечное течение боли и обид.
-женя, ты с ними?- на глазах слезы, я все еще его люблю! но мы не можем быть вместе. нам нельзя. господи, как же это больно...
-не плач малышка, да это так. это все отец- у меня не было выбора. я делаю все, что б ты выжила.
он целует меня в лоб. уходит.
-женя! я все еще люблю тебя!
секунда. вторая. мгновения застыли. все сломлено. он остановился, я не могу отпустить его! он целует меня, но это не обычный поцелуй-в нем безысходность, отчаяние, горечь расставания. капелька надежды на мирное будущее. лишь капелька...
-я вернусь, родная! я обязательно вернусь за тобой. и даже смерть не разлучит нас -помнишь? -помню. я буду ждать.
утро четвертого дня. снова на обочине дороги и уже болят глаза от песка. жутко хочется пить, но я не уйду. я жду... звук мотора вдалеке. "наверно, снова показалось". забытие забирает сознание по крупицам. голова все ниже к коленям. сил нет. сквозь ресницы виден чей то силуэт. собираю остатки исчезнувших сил и поднимаюсь на ноги. шаг. второй. третий. чьи-то сильные руки отрывают меня от земли. Женя... да, это он. это его одеколон. дурманящий, пряный, дарящий спокойствие. моя голова на его плече, снова слезы, но уже радости. он пришел! мы вместе. навек.
"я знал что ты придешь к ней. я обещал не трогать ее, но ты свое обещание не сдержал. отойди от нее. если жизнь дорога"
боже. как же я ненавидела его отца! он жесток, он власть. никто не остановит его.
-я не уйду. я люблю ее. -женя повернулся ко мне и снова поцеловал. -это твое решение.
действительно, а где счастье? где его дом? кто может мне ответить??? как всегда вопросы и почти нет ответов. почти , потому что все таки счастье у каждого свое: кто каждому приятному моменту радуется и считает именно это счастьем, к кому то этого мало. таким нужен огромный подарок судьбы для счастья-миллион в лотерею или что нибудь покруче. кому-то для счастья нужна десятая машина известнейшей марки, а кто будет безгранично рад куску хлеба или приюту хотя бы на одну ночь. кто то хочет для счастья уже правнуков, а кому то не удается в течении многих лет выносить хотя бы первенца. кто то ненавидит своих родителей и мечтает чтоб они исчезли, а кто то, глядя ночью в окно на небо, прости бога лишь об одном- чтоб он дал и возможность обнять маму и папу... все как то слишком несправедливо. от этого коробит душу. но еще хуже когда ты понимаешь что ничего, абсолютно ничего, не сможешь исправить! есть ведь и такие ситуации... но если есть возможность, то почему бы не помочь людям? скажи- разве ты обнищаешь если, например, подаришь детскому дому игрушки? разве у тебя отвалятся руки из за того. что ты подашь нищему хотя бы 50 рублей? ничего с тобой не случится! а ведь это может сделать кого то чуточку, но счастливей... и все таки- где же счастье??? где мое счастье я знаю... оно в глазах самого бесценного для меня человека... в его потрясающе красивых зеленых глазах...
не знаю что со мной, но стихи и рассказы не пишутся... грустно как то от этого. до сих вспоминаю свой рассказ о маме) единственная работа не на тему любви и прочих неприятностей. думаю, что надо его подредактировать еще, есть там пара моментов, что мне не особо нравятся. изменю их и снова подниму его здесь))) но мой сааамый первый рассказ был и остается любимым, здесь он тоже есть... интересно вспомнить, как все начиналось... я помню, что это был январь, ночь, просто начала писать- сначала о себе (Описание озера, деревьев... я и в самом деле знаю это место в мельчайших подробностях. как бы странно не звучало, но это обитель моей души, это и есть моя душа.) все остальное-вымысел, ну почти все)) с того января прошло уже два года, мне уже не 15.
спасибо проблемам-они почти отучили меня танцевать на граблях. спасибо людям-они привили любовь к одиночеству. спасибо Леше, Диме, Светланке-я их очень люблю, эти роднульки оправдали мое доверие. спасибо Владе, Саше-они выучили меня любить невзаимно. еще раз спасибо Диме-он доказал, что я могу ломать свою гордость почти безболезненно...